Счастье наше, если в жизни встретится человек, который научит нас «вот этому самому». Трудно, конечно, объяснить, что такое «вот это самое» — но это какая-то духовная основа основ, как в материальном мире — энергия.
Я познакомился с Бродовичем в 1957 году. Я стал у него чем-то вроде старосты класса: опорожнял пепельницы, прибирал комнату после занятий. Странный он был человек, прямо из романа Достоевского. Но был он и непревзойденным мастером своего дела. Алексей Бродович научил меня думать. «Ты не можешь быть просто фотографом, — говорил он мне. — Ты должен быть и редактором, и дизайнером, и репортером. Даже если ты фотографируешь пару стоптанных башмаков — это уже репортаж».
«Я сейчас противоречу себе», — говаривал он и добавлял, — ты не принимай все, что я говорю, за абсолютную истину». Иначе говоря, не застаивайся, не прибегай всегда к одним и тем же приемам. То, что было правильным решением вчера, завтра в такой же ситуации может оказаться ошибочным.
Когда я выполнил свое первое задание для него, он спросил, а что я думаю о том, как он сверстал мои фотографии. Я был еще совсем теленком. Но он задал свой вопрос не из вежливости — это он приучал меня думать. Не просто фотографируй, а думай, какое место твой снимок займет в этом номере. Не говоря мне этого прямо, он вовлекал меня в бильдредактирование.
Помню его по фотографии, которую он подарил мне. Ему двадцать с небольшим. Он стоит где-то в полях России, на нем легкая рубаха, бриджи, краги.
У Бродовича был блестящий, своеобразный ум. Однажды ему пришла мысль бросать в коктэйль не кубики льда, а пролежавшие в морозильнике пластмассовые кубики: тогда напиток будет охлаждаться, не теряя крепости. В те годы пластмасса еще была новинкой. Мебель он проектировал всегда в расчете на массовое производство.
Хиро (Yasuhiro Wakabayashi – американский коммерческий фотограф родом из Шанхая)
Бродович был гением и был он очень нелегким человеком. Теперь он никаких трудностей не представляет. Проще простого воздать ему почести, которые он всю жизнь презирал, воздать теперь, когда он уже не может от них отказаться. Он был моим единственным учителем. Меня многому научили его нетерпение, его высокомерие, его вечная неудовлетворенность.
Ричард Аведон
Алексей Бродович сыграл в моей жизни огромную роль. Он поощрял меня, умел выявить лучшее, на что я способен, учил меня находить творческие возможности в самом себе. Меня воспламеняли его лекции, то был один из самых захватывающих периодов моей жизни.
Наш класс собирался раз в неделю. Никто толком не знал, что именно Бродович преподает. Все ощущали скорее присутствие вождя, духовного наставника, чем простого преподавателя фотографии.
Нужно было настроиться на правильную волну. Тогда к тебе начинали поступать чудесные передачи. Они проникали в тебя — в этом и состояла наука. Бродович не учил конкретным приемам, мелким деталям. Тот, кто приходил в надежде научиться технигсе дела, бросал занятия или же слушал Бродовича недоумевающим и разочарованным.
Перед ним часто заискивали, пытаясь снискать доверие, но он быстро разгадывал льстецов и отделывался от них. Он умел двумя-тремя словами поставить каждого на место. Когда в случае отсутствия Бродовича приходилось вести за него занятия, это одновременно воодушевляло и обескурживало, так как слушатели реагировали совсем иначе. Од нажды за завтраком я спросил Бродовича, у кого он почерпнул такой метод преподавания. Он посоветовал мне прочитать книгу Кришнамурти «Воспитание и смысл жизни». Для меня книга эта стала ключом гс его преподаванию, его образу мыслей и вообще распахнула много дверей. Я читал и перечитывал ее. С тех пор я и сам сильно изменился.
Алексей Бродович научил меня сохранять молодость и любопытство. В жизни своей я не видел человека более юного. В голову ему приходили совершенно невероятные мысли. Он обладал ненасытной любознательностью. Я понял, что нельзя терять способность интересоваться, если хочешь сохранить молодость. Одно из свойств юности — невежественность. Я сознательно поддерживаю в себе ощущение собственной невежественности. Оно помогает сохранять непредвзятость подхода и способность учиться. Это можно назвать заторможенным развитием. Это отказ от созревания, за которым стоит смерть.
Бродович научил меня не мириться с посредственностью. Он научил меня поклоняться неизвестному и неразгаданному.
Арт Кейн
В фотографии Алексей Бродович меня не научил ничему, — имею в виду технику дела, лабораторию, фотоаппарат, ателье. Но он помог мне, да и многим другим, найти себя как фотографа. Оригинальные снимки начинающих фотографов он встречал таким же восторженным одобрением, как и работы знаменитостей. Немудрено, что новички, теряя робость, обретали необходимую для экспериментирования уверенность в себе. Бродовича интересовало лишь одно: качество
изображения. Остальное не играло роли. Техническое совершенство вызывало похвалы лишь в том случае, если служило средством, а не целью.
По отношению к учащимся Бродович был безжалостен, настойчив и взыскателен. Если ты находил блестящее, потвоему, решение задачи и приносил его за три дня до срока, Бродович обязательно доказывал, что следует еще поработать и за оставшиеся трое суток улучшить решение. Он
считал, что от учащегося всегда можно требовать большего.
Бродович искал принципиальные решения. «Пора уменьшать все размеры, — говорил он. — Мы живем в сужающемся мире. Посмотрите вокруг себя — места остается все меньше и меньше». Он всегда жил прицелом на будущее.
Дейвид Этти
Перечислять все, чему научил меня Бродович, излишне. Он, можно сказать, дал мне жизнь, жизнь в любимой работе. О технике фотографии Бродович ничего не знал и никогда не утверждал, что может преподавать ее. Окружавшая его атмосфера — это и был Бродович. Он устраивал инкубатор, в котором на свет Божий появлялись таланты. Бродович был уверен, что подлинное дарование так или иначе найдет свою дорогу. В своем курсе — он называл его «лаборатория дизайна» — Бродович давал нам в качестве заданий те орешки, которые с трудом мог раскусить сам для своего журнала «Харпере базар». При редактировании он иногда пользовался решениями студентов как своими собственными. Мы были сотрудниками, но автором всегда считался он. Некоторые студенты обижались, но мне это льстило.
Сейчас трудно переоценить влияние Бродовича на общий вид иллюстрированной журнальной страницы. Он отыскивал и в творческой атмосфере журнала «Харпере базар» воспитывал таких фотографов, как Хойниген-Хьюн, Ман Рей, Мункачи, Лесли Гил, Дал-Уолф и его любимец Аведон. Страницы с их фотоснимками он верстал быстро, порой в несколько минут, иногда даже просто по телефону давал указания своему помощнику, безошибочно представляя себе окончательное расположение материала.
Ирвинг Пенн